Скрижали для живых

[ziliboba0213]

я конечно ни писатель
но одно сказать могу я
шоб писать красиво тексты
нужно грамоту учить

А без грамоты не важно
что ты пишешь в этой жизни
всё равно читать не можно
только сльозы на очах

[goszakaz.tv]

Бардо так просто не дастььься

[Кокетыч]

Сообщение от Алёна Турдыкулова

Бардо, Кокетыч книгу хочет в подарок.

Салам Олегыч! Каждый день проверяю почтовый ящик. Бардо, где снаряды книга?

[Бардо]

Сайрам, гавнюки)
Прежде чем о чём-то судить, сядьте и напишите хотя бы немного читабельно страниц сто. Не ваши жалкие обрывки местечковой гениальности. А что-то крутое, монументальное.
Я сегодня не в буддистском настроении.
Потому правда так прёт. Выпил первый раз за год, буду бухать теперь всегда. Святых выносим)
Ну кто из вас,салаги, написал что-то больше по жизни 30 страниц?
Чтобы дальше кому-то хотелось читать?
Окромя унитазов и погрузчиков?
То-то.
Посему друзья мои.
Калинин-малинин. Вася- Мася. Зилобабы и просто бабы... Теперь не теперь, и уж позабыл как там кого погоняло. Всех оскорбил, никого не позабыл?
Волк степной. Там где ни степи ни волка.
Чтобы распальцовку делать по буквам, сначала надо сесть, переварить, сдохнуть, потом снова родиться, пострадать, напыхтеть, накрапать, издать. и только потом гавно на вентилятор набрасывать.
Ашибки, опечатки, чуток туда-сюда - манда... - эти незначительные штрихи исключительно для лохов.
Когда херачишь 300-400 страниц по вдохновению - это напалм. Там не остановиться. Верстальщики подвели, шрифт запарафинили, вычитка не та - это всё гавно.
Имеющий ноги да увидит,
Самое простое, стоя по хромое больноее колено в сугробе на сибирском полустанке, кидаться соловьиными какашками вслед уходящему красивому Дальневосточному экспрессу.
Его красивым красным огонькам на последнем вагоне. Пытаться налепить на эти ускользающие рубиновые звёздочки свою никчемность.
А потом идти и дуть брагу в своей сраной подсобке пожизненного обходчика.
Который в лучшем случае с такими же братанами-лузерами сожрёт дохлую утку, которую переехал поезд Бухарест-Синая.
Выжирая состарившимся пузом очередные три литра пива Арсенал.
А у меня в этом мягком прекрасном экспрессе -спальный вагон.
И целая жменя фишек на казино.
Вопросы?
Люблю вас, в целом.

Я всё чётко расписал?

[Калинин]

Цитирую одного дяденьку, писавшему, кажется о Бардо:

Писал, например, я прекрасно и много.
Залеживаясь в ванной библиотеке своей до рассвета, работал верлибр и гекзаметр, амфибрахий и ямб. Создавал, освежал, разрабатывал виды и роды поэзии, прозы, драматургии Почти все жанры меня занимали, влекли. И все, что мною творилось – творилось само собой, с той же моцартовской легкостию, что и ныне.
Но был я скромен.

Или вот это:

Врожденное уважение ко всякого рода писчебумажному, развившееся с годами в неизлечимый, но гениальный недуг графомании, не должно тем не менее заслонить остальных достоинств Вашего корреспондента.
Никуда, например, не спрячешься от наиболее зримого: я велик.

Да там вообще всю книгу можно цитирнуть. Цитнуть. ЦитИрнуть.

[Бардо]

Зх, Илья, Илья. Тебе скоро помирать, а ты всё за своё.
Лицо потерять не самое страшное.
Знаешь, что самое страшное?
Не иметь лица.
А так, будучи не последним дураком на этом свете, подтявкивать, чаще самому себе.
Ладно я, гений. Даже сам себя вытерпеть не могу. Тут всё понятно. Диагноз.
Но ты вместо того, чтобы согласно кивать, как положено нормальному мудрому доктору.
Нет. Ты всё время галоперидол. И серу. И аминазин
Мы, больные, это не уважаем.
Подумай об этом, когда будешь этой ночью нервными дрожащими руками с сизыми дряблыми венами зажигать очередную свечку над засиженным мурашами образком Бунина.
Я внятно выражаюсь?
Но я тебя люблю. И жутко сострадаю.
Такая нынче позиция.
Суперпозиция.
Ты хотя бы что-то читаешь.

[Калинин]

Сообщение от Бардо

Зх, Илья, Илья. Тебе скоро помирать, а ты всё за своё.
Лицо потерять не самое страшное.
Знаешь, что самое страшное?
Не иметь лица.
А так, будучи не последним дураком на этом свете, подтявкивать, чаще самому себе.
Ладно я, гений. Даже сам себя вытерпеть не могу. Тут всё понятно. Диагноз.
Но ты вместо того, чтобы согласно кивать, как положено нормальному мудрому доктору.
Нет. Ты всё время галоперидол. И серу. И аминазин
Мы, больные, это не уважаем.
Подумай об этом, когда будешь этой ночью нервными дрожащими руками с сизыми дряблыми венами зажигать очередную свечку над засиженным мурашами образком Бунина.
Я внятно выражаюсь?
Но я тебя люблю. И жутко сострадаю.
Такая нынче позиция.
Суперпозиция.
Ты хотя бы что-то читаешь.

Вот тебя за такие слова следовало бы застрелить.
Не пристрелить, заметь: есть в этой приставке что-то уничижительное и, одновременно, неотвратимое. И не стрельнуть: тут что-то залихватское чувствуется, непродуманное.
В "застрелить" же вложен уверенный расчёт; спокойное, понимаешь ли, убирание чего-то мешающего — как, помнится, застрелил я сивого мерина.
Почему, спросишь, мерина?
Потому что сив был, вот и весь сказ, а еще как-то неприлично вилял бёдрами, стоя в моих овсах.
Да вот я тебе подробней расскажу.

Сижу я в засидке над овсами и жду Потапыча, коий урсус до вызревших злаков охоч, и непременно пойдёт в них валяться, а после, наемши, станет петь свои варварские песни. Уж это как бог свят...
Устрелять его в овсах милое дело: раз! — и он уже лежит, и непременно правою задней отбивает последний такт.
И у меня штуцер-слонобой: когда в одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом на берегах Замбези я лупанул из этаковского летящему на меня слону в лоб — а кость там, надобно знать, трёх дюймов толщины — тот аж на зад свой сел, остановившись и, подумавши, умер.
Так вот...

Стоит в моих овсах мерин, а по-за ним накатывается Потапыч, уже от молочных овсов хмельной, и валяется.
— Отойдь, злыдня! — шепчу я жарко и протяжно этому гадкому коню, он же лупоглазо зыркает чрезо всё поле и — натурально — складывает губы в непотребное ругательство на английском.
Я оторопел.
Читать по губам меня учили о-го-го где, и ошибиться не можно; да и ладно бы ругается — выстрела же не даёт, траектория ломается, а Потапыч, гляжу, уходить навострился.
Я непарнокопытному отвечаю свистящей ненавистью:
— Лошади не говорят! — что, конечно, с моей стороны было глупо, ибо в цирке Чинизелли лично я наблюдал даже поющую, но ладно — а он снова мне то же глаголает, и добавляет потом на нашенском, по матери, и по господу.
Вот в такие-то моменты и приходит осознанное желание: застрелить!
И оправданное.
Потому что где ж такое видано.

Вкладываю патрон .750-нитроэкспресс, нажимаю крючок, мерина, натурально, пробивает, и цель, пьяно за ним оравшая, тихнет.
Взлетают, как и положено в таких случаях, кукабарры, оглашая лес ужасающим плачем — а мне потом в колхоз, платить 175 рублей 14 копеек за потраву скота, да и мишка-то ушёл: по кровавому следу до самого Нерюнгри гнали, а взять не взяли...

...Давно это было, в стародавние времена, когда люди ножей не знали — хуем говядину рубили когда я работал учётчиком на мемориальном ледоколе "Красин" — а после перешёл с него уже не помню куда, а потом устроился директором пчеловодческого магазина на Литейном.
Это я к тому, что давно это было, а по лесам Ленинградской области я и по сю пору хожу с опаскою: всё мстится мне, что точит, точит зуб на меня тот Потапыч с простреленным афедроном, сидит за каждым кустом.
А ты говоришь — помирать пора.
Не пора: есть ещё несделанное.

(А с пчеловодческого магазина, помню, знакомство водил с одним москвичом в кепке: он всё приходил и спрашивал когда же, мол, рой-то настоящий, к вам привезут, да я, говорит, его как куплю, да потребкооперацию устрою, и стану, говорит, миллиардером. А что такое миллиардер не рассказывал. Куркулём, наверное, иль наоборот: знатным бортником. Вот...).

[vastmanager]

Короче, Склифасофский:

[goszakaz.tv]

во времена начались... и Макаревич обиделся и Бардо взвился... орлом. А мы сидим на берегу, нам тепло и скушно. сидим, старем, не по дням, а по часам

[Бардо]

Когда долго сидишь на берегу рано или поздно увидишь не труп своего врага, а свой труп. В этом мудрость этого кривого мира.
Всем добра и пусть это уже всё закончится.